Вчера после экскурсии в музее Решетникова пошел, чтобы забрать свою сумку. Вошел в дом. Иду назад, и вдруг из соседней комнаты для сотрудников выходит Саша.
Тот человек, из-за которого повесилась Чичканова.
Тот, кто работал у меня артистом, а потом, конечно же, после смерти Саши был уволен.
Я глянул на него, он на меня, на секунду и конец.
Я сел в машину и думаю;
- Блядь. Блядь, блядь, я не верю, что он жив.
Мне казалось всегда, что со смертью Саши и он исчез куда-то, умер.
Но нет, оказывается.
Мне потом сообщили, что параллельно с Чичкановой он крутил роман и с девушкой из гардероба театра, а потом женился на ней и вот сейчас – они разводятся.
Сашка лежит на Окружном кладбище.
Рядом, почти рядом – Серега Ровин.
Сашка умерла от красивой любви, Ровин – хотел красивой жизни.
Наверное.
Я же не знаю, что с ним там происходило. Я не мог залезть к ним под кровать и слушать, не мог к Ровину прийти домой и спросить: «Зачем ты полез ванну?» - блядь, я не мог всего.
Я вообще не могу всего.
Я вообще – маленький человек, кто-то это может понять?
Или все думают, что я спаситель?
Да с хуя ли?!
Я понимаю, что вам, читающим это, по хую всё, и вы не дочитали всё до конца.
И не читайте.
Это моя страница, что хочу, то пишу.
Я помню тогда, в декабре, Александра лежит в гробу, никого нет. Я вошел. Погладил ее, поворачиваю голову: стоит он, Александр.
Тот, из-за которого она повесилась.
Никого нет, из тех, кто провожал Сашу, все еще за дверью, а он пролез, он стоит.
А он стоит.
Он красуется.
Сука, посмотрите на меня, блядь.
И у него на лбу пластырь. Потому что ему Ровин Серега ебнул рюмкой в лоб в день смерти Чичкановой.
Блядь, Серега, не мог ты его убить на хуй?!
Тем более, что ты, Серега, через полгода умер и к тебе не было бы никаких претензий. Умер Максим – хуй с ним.
Господи, прости, что я пишу это, но я ненавижу этого мудака и уже не знаю, что придумать, что сделать, чтобы наказать его, тварь, тварь.
Блядь, как это было страшно: увидеть мурло этого мальчика в музее Решетникова. Он подтянут, у него пострижена борода, у него всё в порядке.
Говорят, он разводится с нашей бывшей гардеробщицей.
Полгода назад приходит в театр какой-то человек.
Настя Энтина зовет меня из кабинета:
- Николай Владимирович, к вам пришел какой-то полковник.
Я иду вниз.
Сидит на диване помятый мужик и говорит:
- Я казак, я подполковник, я – туды-сюды, за Родину.
Ёбнутых полно.
Я сижу – слушаю.
- Я отец Сашки Эльстона. Из-за которого повесилась Чичканова. Простите нас.
И дальше он просит прощения.
Я принимаю прощение.
И вдруг он говорит, резко переходя из такого уважительного тона в агрессивный, вдруг он говорит тихо и злобно:
- Слушай ты, козел? Ты почему так плохо писал про Сашку в интернете? Ты сволочь?
И тут Николай Коляда, незлобливый и добрый парень, писатель земли русской, поднимается с дивана и говорит:
- Ебаный ты пидорас! Гнида, ничтожество, вон из моего театра или я тебя переебу на хуй сейчас и от тебя места мокрого не останется, гнида, тварь!!!!
И знаете, правда: я хотел его убить. И готов был отсидеть за это убийство.
Я не знаю, что в душе моей стало: обида за Сашку. Обида за себя.
Ненависть к этим мудакам, но, блядь, я хотел его убить, убить на хуй!
Наверное, это называется, состояние аффекта.
Но он вдруг из такого наглого – превратился в крысу и быстро убежал.
Ладно, что говорить.
Не хочу вспоминать.
Это же всё не про Чичканову.
Господи, Господи, как я её любил.
Если бы кто знал.
И она меня – предала.
Я только так считаю.
Я сейчас смотрю на моих молодых актеров, которые раз за разом (я уж не буду рассказывать всю нашу театральную кухню) предают меня.
И думаю, и диву даюсь: за что?
Ну, правда – за что?
Ну, в чем моя ошибка?